А.САБЧАКОВ

Художник
Николай Васильевич
Шумов

Это самый объемный источник информации
о жизни и деятельности художника-иконописца Шумова - моего прапрапрадедушки

Книга вышла в 1915 году в типографии Братства Василия Рязанского. Автор книги Александр Николаевич Сабчаков — преподаватель Рязанской духовной семинарии, кандидат богословия, статский советник, он лично знал Николая Васильевича с 1888 года, когда он был назначен на должность преподавателя священного писания в Рязанскую духовную семинарию.

Оригинал хранится в Рязанском Кремле, именно с него была взята моя копия этой книги. Книга была мной преобразована в печатный электронный вид и немного адаптирована под современный русский язык.

В данной публикации я привожу полный текст книги о Николае Васильевиче Шумове.
Художник Николай Васильевич Шумов
(с приложением двух портретов)
А. Сабчаков
Рязань
Типография Братства св. Василия
1915
(Краткий биографический очерк по случаю десятилетия со дня его кончины,
28 августа 1905 года)


Венец старцем многоразличное искусство,
и похваление их – страх Господень
(Сирах. XXV, 7-8)

Господи, возлюби благолепие
дому Твоего и место селения славы Твоея
(Псал. XXY, 8).
Приведенными изречениями ветхозаветной богопросвещенной мудрости как нельзя лучше определяется жизнь и характер весьма популярного в церковной сфере, знаменитого земляка нашего рязанца, почтенного старца – художника Н. В. Шумова, со дня кончины которого в настоящем 1915 году 28 августа, исполняется ровно десять лет.

Русское общество, как давно уже замечено, слишком равнодушно относится к памяти людей, знаменитых своими художественными или учеными талантами, широкой общественной деятельностью, выдающимся трудолюбием и т.д.; «ленивы мы и не любопытны» — заметил в этом смысле еще Пушкин о нашем обществе. Не составляет исключения в этом отношении и наше собственно-рязанское общество, которое ничем почти не отозвалось на печальный факт кончины художника-рязанца Н.В. Шумова. Ничего не появилось о нем тогда и в печати, кроме маленькой заметки некрологической в «Рязанском Вестнике»; ничего не было напечатано о нем и во всё последующее десятилетие со дня его кончины, за исключением небольшого сообщения о нем – в книге профессора Н. Н. Глубоковского о Преосвященного Рязанском Смарагде (в приложении в этой замечательной книге, в главе о портретах Преосвящ. Смарагда, стр. 540-545).

А, между тем, глубоко-симпатичная и удивительно оригинальная личность популярного в свое время художника-идеалиста, художника-христианина – должна иметь высокую цену и назидательное значение не для одних только любителей и знатоков церковной живописи и церковного благолепия, но и для более широких кругов общества.

Восполняя указанный пробел в нашей местной печати, мы и даем нашим читателям, к имеющему исполниться 10-летию со дня кончины Николая Васильевича, его краткую биографию.
I
«Не бездарна та природа,
Не погиб еще тот край,
Что выводить из народа
Столько славных, то и знай»

(Некрасов «Школьник»)


Таковым именно талантливым самородком, вышедшим из среды простого, крепостного тогда народа, и был покойный Николай Васильевич, вместе с другим нашим знаменитым земляком-рязанцем, гравером-художником, профессором И. П. Пожалостиным.

Родился Николай Васильевич в 1827 году, в с. Солотче, Рязанского уезда (откуда родом был и профессор – гравер Пожалостин), и по рождению принадлежал к крестьянскому –податному сословию. Первоначальное художественное образование свое он получил в иконописной мастерской Солотчинского монастыря, под руководством простых мастеров-живописцев; но, будучи от природы наделен выдающимися художественными способностями, он скоро стал замечать недостатки в работах своих руководителей и естественно начал стремиться к исканию лучших образцов художественного творчества. Пользуясь нравственной и материальной поддержкой некоторых лиц из братии Солотчинского монастыря, Николай Васильевич подобно гениальному крестьянину-помору, М. В. Ломоносову, почти без всяких средств, отправляется в Петроград, и там, успешно выдержав испытания в искусстве владеть карандашом, вступает в число учеников Императорской Академии Художеств (1850 - 1853).

Избрав своей специальностью живопись историческую и портретную, Николай Васильевич усердно работал в Академии под руководством знаменитого профессора исторической и религиозной живописи Алексея Тарасовича Маркова (1802-1878) и был одним из усерднейших и способнейших учеников его.

Руководитель покойного Николая Васильевича, - заслуженный профессор Академии Художеств А.Т. Марков, - ученик профессоров-художников Иванова, А. Егорова и Шебуева, был великолепным рисовальщиком. Художественной кисти его принадлежит много картин-плафонов в храмах обеих наших столиц, например, в Исаакиевском соборе, в Благовещенской церкви Конногвардейского полка, живопись на парусах купола Введенской церкви Семеновского полка и мн.др. Но венцом всех живописных работ А. Т. Маркова является колоссальная картина-плафон в главном куполе Московского храма Христа Спасителя, - изображение Триипостасного Бога-Вседержителя, одно из замечательнейших созданий русской религиозной живописи, по которому можно судить о характере и художественном направлении как самого Маркова, так и многочисленных учеников его.

По характеру своему профессор Марков был человеком долго по преимуществу: весьма трудолюбивым, аккуратным, как к себе самому, так и к ученикам своим, - к их первым художественным опытам. Эти его высокие качества, естественно, должны были перейти и к ученикам его. Превосходный художник-педагог, А. Т. Марков образовал для русского искусства весьма много талантливых художников, и видное место среди них принадлежит несомненно Н.В. Шумову.

Работая усердно под руководством такого строгого наставника, как А.Т. Марков, Николай Васильевич, кроме того, должен был полагать много труда и усилий, чтобы снискать себе хоть скудный кусок хлеба, проще сказать, - чтобы не умереть с голоду, ибо никаких пособий и стипендий в Академии он не получал, будучи человеком весьма скромным и искательным. Пищей его в то время часто служили черствые куски черного хлеба, запиваемого сырой невской водицей… Поэтому-то ученические годы Николая Васильевича были для него годами тяжкой жизненной борьбы, изнуряющей душу и тело покойного.

Посещая художественные и общеобразовательные классы Академии, он работал еще в Императорском Эрмитаже над копированием произведений классической живописи, а свободное от этих образовательных занятий время он употреблял сначала на исполнение сначала мелких, копеечных, а потом и более крупных работ по частным заказам, преимущественно из области портретной и религиозной живописи, что и служило для него единственным источником пропитания.

Жизненная борьба в течение ученических лет, проведенных в Академии (1850-1853), закалив характер покойного Николая Васильевича, положила неизгладимый отпечаток и на наружность его: из цветущего юноши он превратился по виду в юного старца, убеленного серебряной сединой, с серебряным венчиком необыкновенно густых седых волос вокруг обнаженного темени, а в то же время, - с удивительно добрым и приятным свежим лицом, на котором всегда играла приветливая улыбка, - каков был неизменный внешний облик покойного Николая Васильевича, хорошо известный старожилам г. Рязани почти на протяжении целого полстолетия…

Работы Николая Васильевича обращали на себя особое внимание посетителей на ученических выставках Академии Художеств, и за выдающихся из них: 1) портрет г. Суслова (купца, лично известного Императору Николаю Павловичу) и 2) этюд головы старушки (квартирной хозяйки Николая Васильевича, погребенной им на собственный счет) – он получил звание художника.

Первая из названных работ приводила в восторг самого Императора Николая Павловича, который указывая на нее чинам своей свиты, в изумлении восклицал: «Смотрите: Суслов, Суслов-то! Как живой стоит»!.. На такое высокое качество работы русского художника Русской Академии Художеств. – В звании художника Николай Васильевич утвержден общим Собранием Академии в 1853 году, от 24-27 сентября. Звание художника Академии и выставленные в залах Академии работы Николая Васильевича обратили на него внимание высокопоставленных лиц, интересовавшихся русской живописью, и вскоре он получил предложение известного в то время в столице магната-князя В.В. Долгорукова преподавать рисование его дочерям и написать иконы в его домовую церковь.

В успешном исполнении этого княжеского заказа Николаю Васильевичу было выдано собственноручное свидетельство высокопоставленного заказчика: «Императорской Петроградской Академии Художеств, художник Н .Шумов для моей вновь устроенной домовой церкви в Петрограде, писал образа, которыми я остался очень доволен. В чем свидетельствую подписью моею с приложением герба моего печати. Петроград, июня 16 дня 1854 года. Действительный Тайный Советник Князь Василий Долгоруков». Приведенный нами дословно документ имеет, в отношении к художественной деятельности Николая Васильевича, как бы типическое значение, открывая собою бесконечно длинный ряд благодарственных писем и хвалебных отзывов, полученных Николаем Васильевичем от его многочисленных заказчиков в течение его долголетней, художественной деятельности. Таковых благодарственных и хвалебных отзывов в распоряжении, пишущего эти строки имеется огромное количество.

Вышеуказанные и последующие работы Николая Васильевича по церковной живописи обратили на него внимание Августейшего Президента Академии Художеств, каковой пост занимала тогда Ее Императорское Высочество, дочь Императора Николая Павловича, вдовствующая в то время герцогиня Лейхтенбергская Мария Николаевна (умерла в 1876 г.). Николай Васильевич был приглашен ко Двору для преподавания живописного искусства самой Великой Княгине Марии Николаевне и Августейшим детям ее. Здесь, при Дворе, Николай Васильевич занимался около года, пользуясь вниманием членов царской фамилии и даже удостоившись однажды милостивого внимания и одобрения самого Государя Императора. Всецело доверяясь художественному вкусу и педагогическому таланту Николая Васильевича, Великая Княгиня Мария Николаевна командировала (в 1854 г.) только что женившегося тогда художника Николая Васильевича в знаменитый Дивеевский монастырь (Нижегородской губернии), близ Саровской обители, в качестве организатора и первого наставника школы живописи, для обучения Дивеевских сестер иконописанию.
II
Командировка Николая Васильевича в Дивеевский монастырь на должность организатора и учителя иконописной мастерской предварялась весьма характерными и любопытными обстоятельствами.

Когда администрация Дивеевского монастыря обратилась (в 1854 г.) к Августейшему президенту Академии Художеств, Великой Княгине Марии Николаевне с ходатайством о назначении какого-либо художника для обучения сестер иконописному искусству, то выбор Великой Княгини естественно остановился на Николае Васильевиче, ибо работы его по исторической и особенно церковной живописи были весьма хорошо известны Великой Княгине.

Однако, отдавая должное художнику, она медлила с назначением его на эту должность, по той причине, что он был еще не женатым и, следовательно, не подходящим для вышеуказанной должности в женском монастыре. В это время, когда Великая Княгиня колебалась в принятии того или иного решения, Николай Васильевич, проведавший о предназначенной ему командировке, которая вообще ему не улыбалась, не сказав никому, кроме близких товарищей, уехал в Москву. Здесь он встретился с семьей дворянина Хистофорова, одной из дочерей которого он и сделал предложение. После того, как состоялось обручение, Николай Васильевич узнал, что по приказу из Петрограда его ищут. Он тотчас же простился с невестой и вернулся в Петроград женихом, никому не говоря об этой перемене в своей жизни. В тот же день он появился на своем обычном месте за мольбертом во дворце Великой Княгини. Вещественное доказательство приобретенного в Москве нового звания, т.е. обручальное кольцо на указательном пальце правой руки, сильно смущало Николая Васильевича, и он обернул палец тряпочкой. Это было в начале сентября 1854 года. Совершенно спокойно сидел Николай Васильевич пред картиной, какую он писал, как вдруг в комнату вошла Великая Княгиня. Заметив у Николая Васильевича завязанный палец на правой руке, она спросила его: «Что это у Вас, художник, с пальцем? Покажите!». Николай Васильевич всячески старался избежать этого, говоря, что на пальце маленькая царапина, совсем пустяки; но Великая Княгиня потребовала показать и, увидев истинную причину повязки, воскликнула: «Великий Угодник Божий Серафим! Как ты дивно все устроил!...Кто же Ваша невеста, художник, где она?» Николай Васильевич отвечал. Великая Княгиня спросила его: «А как звать Вашу невесту?» - Надежда. «А, значит, она скоро именинница. А Вы послали ей подарок?» Николай Васильевич отвечал, что, к сожалению, он этого сделать не может, за неимением денег. «Так... Ну, готовьтесь ехать в Дивеевскую женскую обитель, я назначила Вас туда учителем живописи» - сказала Великая Княгиня и проследовала в другие покои. Спустя никоторое время, после 17-го сентября, Николай Васильевич получает от невесты письмо, в котором она благодарит его за присланные им ко дню ее ангела с дворцовым курьером подарки. Николай Васильевич был поражен: никаких подарков он невесте не посылал, да и не было у него средств на такие подарки, какие, по письму невесты, ей были переданы от его имени. Он недоумевал и не знал, как поступить. Одно время он даже хотел возвратить невесте обручальное кольцо, считая ее письмо насмешкой над его бедностью, но дело скоро разъяснилось. Все это было сделано по приказанию Великой Княгини Марии Николаевны, при посредстве Московского Генерал Губернатора, Графа Закревского.

Получив назначение в Дивеево, Николай Васильевич прибыл в Москву, женился и отправился к месту нового своего служения.

Вскоре, по приезде в обитель, Николай Васильевич, еще не успевши порядком осмотреть место нового своего жительства, сильно занемог изнурительной лихорадкой (малярия). И вот, в период наибольшего проявления болезни, ночью Николай Васильевич видит во сне себя на берегу широкого источника, на другом же берегу св. старца Серафима, направляющегося в сторону стоявших там игуменьи обители и сестер. Николай Васильевич несказанно обрадовался святому (тогда еще не канонизованному) и прямо по воде бросился к нему с мольбою об исцелении. Св. Серафим крепко взял его за руку, и художник увидел себя у входа в совершенно незнакомую ему церковь. Он ясно видел каменные ступени, поросшие мхом, и чувствовал, как сжал ему руку Св. Серафим. Это крепкое пожатие разбудило Николая Васильевича, и он даже вскрикнул, просыпаясь.

Придя в более спокойное состояние, Николай Васильевич сказал бывшим у его постели жене и одной из монахинь, что он сейчас видел во сне Св. старца Серафима, и он крепко схватил его за руку, подведя ко входу в какую-то церковь. Сейчас же Николай Васильевич решил идти вечером ко всенощной. Это решение жене его, да и всем присутствовавшим казалось почти безумием, так как больной не вставал еще с постели и был очень слаб. Однако к вечеру Николай Васильевич, к всеобщему изумлению, поднялся и пошел в церковь. Всенощная совершалась в храме, которого Николай Васильевич еще не видел. Каково же было его удивление и религиозный трепет, когда он увидел себя у тех же самых ступеней, поросших мхом, к которым как бы подвел его, в сонном видении, св. старец Серафим?! Молитвенно настроенный, Николай Васильевич вошел в храм и там увидел игуменью обители, которая, заметив его, обратилась к нему с приветом и сказала: «Вот как хорошо, Николай Васильевич, что Вы пришли: сейчас привезли воду из источника св. Серафима, выпейте немного и будете здоровы».

Надо ли говорить, что с этого момента силы и здоровье Николая Васильевича стали с каждым часом все более и более восстанавливаться...

Вышеописанное, чудесное видение св. Старца Серафима Николай Васильевич запечатлел сейчас же, как только встал с постели, эскизным рисунком, который, как святыня, хранится у его детей. И именно по воспоминанию об этом чудном видении Николай Васильевич стал впоследствии писать иконные изображения Преподобного, уловив черты его, как они явились ему в чудесном видении. Да и в последующей своей жизни Николай Васильевич испытывал на себе особое воздействие благодатной силы и водительства пр. Серафима Саровского. Так, например, семейным своим покойный Николай Васильевич неоднократно сообщал, что пр. Серафим в ночном видении предсказал ему даже время его кончины, какая кончина художника, по предсказанию преподобного Серафима, должна была последовать вскоре после того, как совершится прославление его святой памяти. И действительно, 19 июля 1903 года состоялось прославление памяти пр. Серафима Саровского, а 28 августа 1905 года скончался наш маститый старец-художник, на 79-м году своей жизни. К сожалению, подробностей этого второго видения св. Серафима Николай Васильевич не сообщал детям своим...

Ко времени учительства Николая Васильевича в Дивееве относится и мимолетное, случайное знакомство его с великим святителем Московским Филаретом, которого покойный художник считал ясновидцем, и вот почему: когда сестры Дивеевской обители ученицы Николая Васильевича стали сами уже довольно порядочно работать красками, то решено было показать их работы Московскому Святителю. Иконы эти, были, конечно, несколько усовершенствованы - «подкрашены», так сказать, волшебной кистью учителя-художника и в таком виде представлены были им Преосвященнейшему Митрополит Филарету, в качестве «работы сестер Дивеевской обители». Одна из этих картин, более других «подкрашенная» учителем-художником, привлекла особое внимание Святителя.

Осмотрев все представленные картины - «работы сестер Дивеевских», Владыка сказал: «Хорошо, очень хорошо; а с кого Вы писали? Натурщиков ли пред собою имели, или с образцов копировали?» На слове «Вы» Владыка сделал особое ударение. «Не я писал, Владыка, отвечал Николай Васильевич, это работы сестер-монахинь»… - «Слышал, слышал... а хорошо Вы работаете, хорошо»... - «Сестры Дивеевские так работают, Владыка», - вновь попробовал - было возразить Николай Васильевич, и вновь Митрополит ответил: «Да, да, Вы работаете хорошо, и да благословит Вас Господь работать так и впредь!»... «Ну, и кто ему сказал обо всем?»... - простодушно изумлялся при рассказе об этом событии Николай Васильевич: «Истинно мудрый и святой человек - Московский Владыка!»...

Около года занимался Николай Васильевич в качестве наставника иконописной мастерской в Дивеевской обители, и когда эта школа доведена была, его трудами, до высокой степени совершенства, то Николай Васильевич признал свою миссию в монастыре оконченною: работы его учениц были представлены в Петроград, удостоились там полного одобрения, а сам художник получил полную свободу избрать себе место жительства, остановил свое внимание на городе Ярославле, где и прожил около 2-х лет; но сырой климат и постоянные лихорадки заставили его покинуть этот древний город и переселиться на родину, в г. Рязань. За время своего пребывания в г. Ярославле Николай Васильевич изготовил много больших портретов нового тогда Государя Императора Александра II, Царя-Освободителя, для разных присутственных мест и общественных учреждений. Портреты эти отличались, по обыкновению, высокими достоинствами и изготовлялись им за баснословно-дешевую цену.

В 1857-м году Николай Васильевич переехал на жительство с семьею в родную Рязань, откуда уже и не переезжал никуда, до самой своей кончины. Работал он здесь сначала единолично, но уже в 1859-м году, собравши маленькую сумму, он сумел прибрести себе небольшую усадьбу с домиком, как раз напротив здания Духовной Семинарии (за 400 рублей ассигнациями), открыл в нем иконописную мастерскую, постепенно расширял и усовершенствовал свое любимое дело, ревностно работал на этом поприще до самой кончины и, таким образом, целых 45 лет стоял на страже строго-церковного художественного вкуса в области церковной живописи, снабжая своими художественными работами, едва ли не весь мир православный, включительно до св. града Иерусалима и св. горы Афонской.
III
С открытием собственной иконописной и иконостасной мастерской начинается самый продуктивный период жизни и деятельности Николая Васильевича. Его неутомимое личное трудолюбие, уменье находить подходящих помощников и мастеров, ласковое, чисто-родственное к ним отношение, щедрость в оплате их труда, уменье и такт в обращении с заказчиками, необыкновенно умеренная плата за иконостасные работы, аккуратность в исполнении заказов и, главное, - высокое художественное достоинство исполняемых работ, - все это, взятое вместе служило гарантией полного и выдающегося успеха, начатого им художественного предприятия. В скором времени добрая слава о мастерской Николая Васильевича, распространившись по Рязанской губернии, прогремела по всей Руси православной, и бескорыстному, выдающемуся артисту-художнику от заказов из самых отдаленных уголков нашей родины, как говорится, «отбою не было». Трудно подвести точную статистику заказов на иконописные и иконостасные работы, аккуратнейшим образом выполненные в мастерской Николая. Васильевича в течение почти полувекового периода его художественной деятельности.

Конечно, на первом плане здесь нужно указать, в качестве наиболее выдающихся, его работы по г. Рязани. Рязанский, теплый кафедральный собор, в настоящее время столь роскошно и благолепно возобновленный и украшенный трудами и щедрыми жертвами Владыки нашего Преосвященного Дмитрия, был весь расписан лично рукою самого Николая. Васильевича. Великолепнейший иконостас в Семинарском храме, с иконами на массивных цинковых листах – работа также Николая Васильевича. Иконы и картины других рязанских церквей: Епархиального училища (центральная часть 3-х престольного иконостаса), Ильинской, Никольской, Введенской, некоторые иконы Троицкого храма Ново-Александровской слободы и многие другие, все это - работы Николая Васильевича. Они невольно останавливают на себе внимание молящихся прекрасным исполнением и строгой выдержанностью стиля. Помимо г. Рязани, работы Николая Васильевича имеются во многих уездных городах Рязанской губернии (в Ряжском, например, соборе, построенном иждивением бывшего о. Ректора Рязанской духовной Семинарии, протоирея В. И. Гаретовского (умер в 1883 г.)) и во многих же селах нашей Епархии, да и не в богатых только, каковы, например, Ухолово, Борец, Киструс, Дегтяное, Малинки и т. д., а иногда и в самых бедных, потому что цену за свои работы Николай Васильевич назначал самую умеренную, вполне доступную и беднейшим церквям, а уплата следуемой суммы обыкновенно производилась в рассрочку, часто на протяжении целого десятка лет, небольшими суммами, иногда рублей по 20-ти и даже менее. Справедливо будет сказать, что разве только в одной десятой части общего числа (1000) церквей Рязанской Епархии не имеется тех или иных работ покойного Николая Васильевича!

Не довольствуясь выполнением заказов по родной своей Рязанской Епархии, Николай Васильевич щедро снабжал работами своей художественной мастерской св. храмы Божьи и в других Епархиях, как-то: в Московской, Петроградской, Воронежской, Харьковской, Курской, Олонецкой, Черноморской, в Польше, в Сибири, в Средней Азии и даже на Афоне и в св. Земле, особенно же в самом св. граде Иерусалиме. Это последнее, удивительное, по-видимому, обстоятельство объясняется, однако, весьма просто: наши многочисленные и благочестивые паломники, посещая св. гору Афонскую и Палестину, поражались крайним убожеством весьма многих тамошних православных церквей и особенно убожеством и не благообразием священных изображений. Такое впечатление выносилось не только людьми интеллигентными, но даже и простыми нашими богомольцами. И вот к Николаю Васильевичу весьма часто стали приходить совершенно простые мужички и крайне бедные, по-видимому, богомолки-старушки. По обычаю своему, сердобольный художник хватался уже за кошелек, чтобы сотворить св. милостыню, но, к удивлению своему, от этих бедных странников и странниц получал богатые заказы на иконы для св. Земли и горы Афонской, иногда на несколько сотен рублей!...

Таким образом, в мастерской Николая Васильевича шла самая интенсивная, кипучая работа, воодушевляемая личным примером неутомимого в труде руководителя-художника, всем существом своим преданного своему святому призванию. Дело росло, крепло, ширилось и процветало. Количество мастеров разных профессий и специальностей доходило иногда до 70-ти: тут были и живописцы-художники, и резчики, и столяры, и маляры, и позолотчики, и т. д. Мастера к Николаю Васильевичу шли весьма охотно, ибо ни у кого из подобного рода хозяев не жилось мастерам так спокойно, хорошо, сытно и привольно, как у Николая Васильевича! Силою своего нравственного влияния, своей добротой и ласкою Николай Васильевич многих совершенно потерянных людей, жалких алкоголиков направлял на путь истинный и спасал от погибели. Мастера жили у него целыми семьями и поколениями: служили отцы, за ними дети, братья, племянники и т. д. Николай. Васильевич всех выводил в люди, каждого ставил на свое, так сказать, место, угадывая в их среде известные счастливые дарования, так что многие бывшие «мальчики» в его мастерской теперь довольно хорошо известные в своей среде художники-иконописцы, свято чтящие память своего старого руководителя и отца-благодетеля...

Прогульных дней за мастерами Николай Васильевич по обыкновению своему, никогда не высчитывал, давая каждому мастеру, сколько он ни попросит, и никогда почти не вел точной записи выдаваемого мастерам жалованья. Многие наиболее трудолюбивые из, них зарабатывали на службе, у Николая Владимировича рублей по 200 в месяц и даже более. К сожалению, были в среде рабочих Николая Васильевича иногда и люди не вполне добро-совестные, нередко злоупотреблявшие простотою и добротою своего хозяина; но, будучи «неисправимым оптимистом», глубоко верившим в добро и в людей, Николай Васильевич по-прежнему продолжал раздавать жалованье мастерам своим ранее выслуженного срока, давал им и взаймы, «в долг без отдачи», не ведя точных записей выдаваемого жалованья!... И перед самой кончиной своей Николай Васильевич остался верен обычным, традиционным отношениям к своему рабочему люду: рассчитывая и отпуская от себя всех своих мастеров он приказал своим домашним, чтобы они каждому мастеру без спора и прекословия выдали все, что каждому, по его заявлению, причитается получить, да им же приказал отдать в подарок и все инструменты из столярной мастерской...
IV
Древняя вселенская церковь, с самых первых веков своего существования, признавала великое религиозное и нравственно - практическое значение искусства религиозной живописи. Почитатели свв. икон представляли идею христианства настолько всеобъемлющею, что, по их убеждению, и самое искусство должно было стать в тесные отношения к религии. Этот взгляд существовал несомненно и в первые три века христианства, но со всей силой высказывался, начиная с IV-го века, пока, наконец, в творениях св. I. Дамаскина и свв. отцов VII-го вселенского собора не нашел себе полного, точного и основательного выражения, строгой формулировки, навеки утвердившей догматическую важность иконопочитания.

Еще св. Василий Великий прямо приглашает художника своими красками и кистью дополнить то, чего оратор не может высказать словами. В слове на память мученика Варлаама св. Василий говорит: «Восстаньте теперь предо мною вы, славные живописатели подвижнических заслуг. Добавьте своим искусством это неполное изображение военачальника. Красками вашей мудрости осветите неясно представленного мною венценосца. Пусть буду побежден вашим живописанием доблестных дел мученика; рад буду признать над собою и ныне подобную победу вашей крепости. Посмотрю на этого борца, живее изображенного на вашей картине» (Деян. Собб. VII, 305).

Свв. отцы и учители Церкви IV-го и V-го веков в своих сочинениях говорят с великим умилением и благоговением об образах, какие им приходилось видеть. Например, св. Григорий Нисский не мог без слез умиления видеть изображение принесения Исаака в жертву Авраамом. Св. Григорий говорить: «Нередко видел я живописное изображение этого страдания и никогда не проходил без слез мимо сего зрелища; так живо эту историю представляет взору искусство» (Деян. VII, 325).

Св. Нил Синаит (V-го века) в письме своем к одному христолюбцу храмоздателю настойчиво советует, вместо придуманных им светских, мирских украшений для стен созидаемого им храма, украсить стены его изображениямисвященными. «Пусть, говорит он, рука живописца наполнит храм историями Ветхого и Нового Завета, - для чего? Чтобы и те, кто не знают грамоту и не могут читать божественных писаний, рассматривая живописные изображения, приводили себе на память мужественные подвиги искренно послуживших Богу и возбуждались к соревнованию достославным и приснопамятным доблестям, по которым землю обменяли на небо, предпочтя видимому - невидимое» (Деян. VII, 260 - 1). Иконопочитатели всегда старались раскрывать высокое и глубокое значение иконопочитания для развития и воспитания религиозного чувства. Иконопочитание возбуждает в человеке чувство религиозного благоговения и умиления, исторгает слезы сокрушения. «Когда мы сами, говорит о себе папа Григорий II (современник византийского императора иконоборца Льва Исаврянина), входим в церковь и рассматриваем изображения чудес Господа I.Христа, а также изображения святой Его Матери, имеющей на руках питающегося молоком Господа, а равно и ангелов, то выходим из храма не без сердечного сокрушения. Да и кто не будет подобно нам сокрушаться и не прольет слез умиления, взирая на изображение Авраама с мечом, грозно поднятым над шеей сына? Кто не будет сокрушаться и не прольет слез, взирая вообще на все страдания Господа?» (Деян. Соб. VII, 33).

Несомненно, такими св. мыслями и чувствами была проникнута душа и нашего художника-христианина Н.В.Шумова, когда он создавал священные изображения Господа Христа, Богоматери и свв. Угодников Божьих. В эти священные изображения, в этот богоугодный свой труд, служивший для него задачей всей его жизни, он вложил всю свою душу.

В каждом штрихе карандаша, в каждом ударе кисти покойного художника проглядывает глубокая продуманность, что особенно ценно в живописи религиозного характера, где, прежде чем написать какую-либо картину, или икону, надо проникнуться святостью изображаемого.

Будучи сам человеком глубоко и искренно верующим, истинно - религиозным, Николай Васильевич всеми силами старался вложить свое искреннее религиозное чувство в свои работы; сидя за мольбертом, он, казалось, переживал те моменты жизни Христа, Богоматери или святых, изображения которых наносила на полотно его кисть; и надо отдать справедливость покойному, ни одна его работа не может вызвать в молящихся, иного чувства, кроме благоговейного умиления.

Конечно, нет нужды много распространяться о высоком техническом совершенстве иконописных работ Н.В.Шумова: будучи усерднейшим и талантливым учеником строгого и требовательного профессора живописи А.Т.Маркова, Николай Васильевич, именно и отличался особой добросовестностью в отделке малейших деталей каждой религиозной картины: он смотрел на свой труд, как на дело Божье, помня слова Св. Писания: «проклят всяк, творяй дело Божье с небрежением».

Высокое качество работ Николая Васильевича особенно наглядно проявляется и резко бросается в глаза при сравнении их с работами иконописцев-ремесленников; а таковая именно возможность сравнения и открывается зрителю в храме Рязанского Женск. Епарх. Училища, где центральная часть иконостаса истинно художественная работа Шумова, тогда как иконостасы придельные позднейшая работа чисто ремесленного характера.

Как ученик А. Т. Маркова, стоявшего во главе художников-академиков, приглашенных украсить своими работами храм Христа Спасителя в Москве, Николай Владимирович и сам, по направлению своей художественной деятельности, по самому, так сказать, пошибу своего письма, примыкал к группе этих знаменитых художников, украсивших своими работами единственное в своем роде чудо русского искусства - Московский храм Христа Спасителя. Если бы нам предложили точно формулировать направление художественной деятельности Николая Васильевича, то мы сказали бы, что его иконописные работы это благоразумная, золотая средина между обычным художественным реализмом и суровой строгостью иконописного византийского стиля. Все работы Николая Васильевича отличаются какою-то особою мягкостью кисти, мы сказали бы скромностью и нежностью колорита, отсутствием кричащих красок, а также удивительной тщательностью в отделке деталей картины; грубо-декоративного письма толстыми, грубыми мазками Николай Васильевич терпеть не мог, так что картины его кажутся одинаково хорошими как на далеком, так и на близком расстоянии от них.

Строгая пропорциональность в изображении фигур святых в состоянии удовлетворить самого требовательного знатока анатомии человеческого тела, а истинно-благоговейный и благолепный вид святых на картинах Николая Васильевича способен вызвать в душе молящегося одно лишь чувство религиозного умиления.

К наиболее удачным художественным работам Николая Васильевича, кроме вышеупомянутых изображений Пр. Серафима Саровского, нужно отнести превосходное изображение иконы Боголюбской Божьей Матери (хотя с Зимаровской чудотворной иконы) и особенно воскресшего Господа Иисуса Христа, каковое изображение обычно рисовалось Николаем Васильевичем на стекле, для постановки в алтарях за св. престолом. Такова, например, запрестольная икона воскресшего Господа, нарисованная Николаем Васильевичем на стекле, в Рязанском теплом Рождественском Кафедральном Соборе и производящая на молящихся, при настоящем электрическом освещении, неотразимо-чарующее впечатление. Такие же иконы на стекле нарисованы Шумовым и для многих других церквей.

Нельзя сказать, чтобы таковая живопись на стекле придумана лично Николаем Васильевичем (она заимствована, вероятно, из Исаакиевского Собора в Петрограде); но что Николай Васильевич первый ввел таковую живопись в Рязанской губернии, это не подлежит никакому сомнению.

После сказанного о высоких достоинствах работ Николая Васильевича не удивительно, что слава о нем прошла едва ли не по всей Руси православной, и мастерская его не только не испытывала нужды в заказах, но была завалена заказами, и Николаю Васильевичу от многих таких заказов часто приходилось даже отказываться.
V
Высокие достоинства художественных работ Николая Васильевича не могли, конечно, не привлечь к себе внимания местных Архипастырей Рязанских, последовательно управлявших нашей Епархией за время наиболее блестящего развития художественной деятельности покойного Николая Васильевича.

Отношение всех вообще владык Рязанских к Николаю Васильевичу было самое доброе, внимательное и благожелательное: они отовсюду доставляли ему заказы и наперебой рекомендовали его мастерскую иногородним и иноепархиальным заказчикам.

Момент открытия Николаем Васильевичем художественной иконописной мастерской совпал со временем пребывания на нашей Рязанской кафедре знаменитого Архиепископа Смарагда - Крыжановского (1858-1863 г.г.).

Относясь вообще благосклонно к художественной деятельности Николая Васильевича, Пр. Смарагд особенно ценил художника за то усердное содействие, которое он оказывал ему в предпринятом им прославлении памяти св. Великомученика Романа, великого князя Рязанского (умер 19 июля 1270 года, при татарском хане Менгу-Темире). Николай Васильевич первый начал ратовать за то, чтобы имя Рязанского князя - Великомученика не было забыто в земли Рязанской; таким образом, пламенное усердие художника и благое произволение Владыки сошлись между собою, и в результате оказалось торжественное прославление памяти князя Великомученика, имя которого едва не пришло в забвение в среде Рязанцев.

Первый образ св. Романа написан Николаем Васильевичем и поставлен им в иконостасе придала трех Святителей (в настоящее время находится в Солодовской пристройке к Семинарскому храму), в любимой им Семинарской Владимирской церкви, по заказу ктитора ее. Самый тропарь св. князю Роману составлялся в доме Николая Васильевича Шумова, весьма известным в свое время инспектором Рязанской Духовной Семинарии, И.М. Сладкопевцевым, личным другом Николая Васильевича.

Вторая икона св. князя-мученика Романа Рязанского - обетная: написана по усердию ктитора Спасо-Ярской церкви, купца Мокия Панова и была пожертвована в Рязанский Кафедральный Собор с тем,. чтобы она носима была; в крестных ходах и чтобы пред нею ежегодно 19-го июля совершался молебен св. Роману, в память его страдальческой кончины, и первой победы над французами в 1812 году при Клястицах. Архиепископ Смарагд с особенным вниманием принял жертву г. М.Панова, сам освятил ее в своей Крестовой церкви при пении тропаря и кондака св. Роману, и при этом сказал предстоящему народу: «Это икона св. Романа, князя Рязанского, Молитесь ему. Он был хозяин земли Рязанской, он заступник и молитвенник наш и ныне»... На оборотной стороне иконы написано: «Лета 1859 года июня дня. В благополучное царствование Императора Александра Николаевича II, при Высокопреосвященнейшем Архиепископе Рязанском Смарагде, написана сия икона святого Великомученика Благоверного князя Рязанского Романа Олеговича, по усердию и особенной вере к святому: Великомученику, купца Мокия Панова, в Рязанский Кафедральный Собор, с тем, чтобы сия св. икона носима была во всех крестных ходах и по усердию в дома. Написана в граде Рязани художником Императорской Академии Николаем Шумовым». На этой иконе, по золотому полю, Великомученик изображен во весь рост, в минуты молитвенного настроения его духа перед страданием его. Правая рука совершает крестное знамение. Взор и лик святого обращены к Спасителю, стоящему в облаках с простертыми руками, внимающему молитвам святой души мученика, и призывающему его к покою. В левой руке у св. Романа - хартия, у ног - княжеские регалии, внизу изображены страдания князя.

До преосвященного Смарагда во всей области Рязанской не было сооружено в честь святого князя Романа ни одного храма. Первый такой храм был устроен Архиепископом Смарагдом в загородной даче архиерейского дома в Новопавловске в память прибытия Владыки на Рязанскую кафедру (19 июля 1858 г.). 20 сентября 1861 года Архиепископ Смарагд, в воспоминание 30-летнего служения своего в сане святителя, сам освятил этот храм с приличным торжеством, при стечении многочисленного народа, которому в слове своем представил величие страданий св. Романа за Христа Спасителя и, наконец, обратился с благоговейною молитвою к св. Князю, прося его призреть на новый храм сей - первый во имя его и принять под свое высокое покровительство, смиренного храмоздателя и всех Рязанских жителей2. Стенная роспись и иконостасные работы в этом храме были выполнены Н.В.Шумовым.

Ко времени же управления Преосвященного Смарагда Рязанской Епархией относится и первое прибытие св. Иконы Боголюбской Божьей Матери из церкви села Зимарова (Раненб. уезда). Эта святая чудотворная икона довольно долгое время имела свое пребывание в доме художника Н.В.Шумова, где он срисовал с нее точную копию. Эта художественная копия и сейчас находится в доме наследников Николая Васильевича, и она-то именно и служила образцом для всех последующих икон Боголюбивой Царицы Небесной, изготовленных в мастерской Николая Васильевича.

Не меньшим вниманием и любовью пользовался Николай Васильевич со стороны следующего Владыки Рязанского - Иринарха любвеобильного, кроткого архипастыря и весьма видного, по своему времени, проповедника. В знак своего уважения к художественной деятельности Николая Васильевича Преосвященный Иринарх подарил ему полный экземпляр своих красноречивых поучений (2 тома) с соответствующей надписью, а в знак особого дружественного расположения презентовал благочестивому художнику-христианину собственноручно связанную из шерсти скуфейку, которую и благословил надевать при работах в храмах.

Но наибольшее внимание в отношении к Николаю Васильевичу несомненно высказывал непосредственный приемник Архиепископа Иринарха Преосвященный Алексий (Ржаницын, 1867-1876 г.г., умер в 1877 году, в сане Архиепископа Тверского). Да это и вполне естественно, если взять во внимание те неоценимые услуги, которые оказал Николай Васильевич как Преосвященному Алексию, так и всей Рязани своим деятельным участием и своими старинными Петроградскими связями в деле переустройства Рождественского теплого Кафедрального Собора.

Как известно, Преосвященный Алексий предпринял перестройку и капитальный ремонт Рождественского Кафедрального Собора, который до того времени был весьма тесным и, главное, крайне душным, не имея того светлого, роскошного купола, которым он увенчивается в настоящее время.

Когда проект этого переустройства Рождественского Собора был изготовлен, Петроградское высшее управление по строительной части долго не утверждало его, указывая, между прочим, на недопустимость надстройки деревянного купола на каменном церковном строении. Было высказано и еще много различных оснований к отклонению, вышеупомянутого проекта, по различным техническим соображениям. Тогда Николай Васильевич, принимавший деятельное участие в выработке этого плана переустройства Рождественского Собора, самолично поехал в Петроград, использовал все свои прежние, старинные связи в правительственных и художественных сферах, доказал специалистам по строительно-технической части полную осуществимость предлагаемого проекта и добился желанного успеха в своем ходатайстве - проект был одобрен а затем, с помощью Божьей, и осуществлен весьма успешно, главным образом благодаря Николаю Васильевичу!

Но еще более потрудился он в деле внутреннего украшения Рождественского Собора, собственноручно расписав его священными изображениями, как в иконостасе изготовленном в его мастерской за очень дешевую плату, так и по стенам, и на потолке, о чем ранее у нас была уже речь.

Сановитый приемник Преосвященного Алексия, Архиепископ Палладий (Раев, 1876-1882 г.г., умер в сане Митрополита Петроградского, 5-го декабря 1898 г.) высокий ревнитель церковного изящества и благолепия, точно так же не мог не оценить и не уважать Николая Васильевича каковое; уважение к художнику и к его мастерской, он обнаруживал, частыми посещениями дома Николая Васильевича, продолжительными, беседами с ним и любезным, ласковым обхождением с его детьми и домашними, которых он всегда отечески благословлял и наделял гостинцами. В своих роскошных, бархатных рясах и во всем великолепии своего святительского сана он весьма часто ходил в Шумовскую мастерскую, чтобы полюбоваться новыми художественными, работами Николая Васильевича, невзирая на обычный сор и нечистоту неизбежные в такого рода мастерских.

Состоя на чреде служения в Синоде, Преосвященный Палладий весьма часто переписывался с Николаем Васильевичем. Нередко вызывал его к себе «соскучившись» по нем (подлинное выражение из писем Преосвященного Палладия к Н.В.Шумову) и давал ему много заказов на изготовление икон св. Василия Рязанского и св. мученика князя Романа Рязанского, чьи иконы, в драгоценных ризах и в большом количестве, Преосвященный Палладий часто подносил Августейшим Особам и другим знатным людям того времени.

В чувстве благоговения к личности каждого из вышеназванных святителей Рязанских, Николай Васильевич почтил память их превосходнейшими, портретами, украшающими в настоящее время приемные покои Рязанского Архиерейского Дома.

Ранее мы уже имели случай заметить, что Николай Васильевич получил от Академии звание художника именно по классу портретной и исторической живописи; и действительно, по убеждению знатоков, если бы Николай Васильевич всецело специализировался в области портретной живописи, то пожалуй, немного нашлось бы ему соперников по этой части. И в самом деле, все портреты работы Николая Васильевича, помимо поразительного сходства с оригиналами, отличаются еще каким-то, если так можно выразиться, ясновидением художника, т.е. глубоким его проникновением в самую сущность душевного склада и характера изображаемого лица, что наглядно для всех и проявлялось в каждом портрете работы Николая Васильевича. Превосходны все нарисованные им портреты вышеназванных Владык Рязанских но по общему признанию, венцом всех художественных работ Николая Васильевича нужно признать удивительный по экспрессии (прилагаемый здесь) портрет Владыки Смарагда. Знавшие покойного строгого святителя положительно поражались чудесным, можно сказать, сходством художественной копии с оригиналом, а, по словам сына художника, когда Николай Васильевич, только что окончив портрет, выставил свою работу у себя в окне, то случайно проходившие мимо священники, дьяконы и псаломщики, при виде его, пугались, неожиданно увидев пред собой в окне Шумовского дома как бы живого грозного Владыку Смарагда!..
Да и помимо вышеназванных Владык Рязанских Николай Васильевич пользовался расположением весьма многих знатных высокопоставленных особ как светского, так и духовного звания, как-то генерала Дмитрия Ивановича Скобелева I-го (отец всесветно известного национального русского героя Михаила Дмитриевича Скобелева); супруги его Ольги Николаевны которая постоянно бывала запросто в семействе художника; генерала Гавриила ЕмельяновичаПавленкова (Рязанский уездный Предводитель Дворянства); бывшего покойного Ректора Рязанской Духовной. Семинарии отца Василия Ивановича Гаретовского (умер в 1883 г.) семья которого крайне дружественно относилась к многочисленной семье художника, весь век прожившего в близком соседстве с Семинарией, и бывшего Ректора Рязанской Семинарии Ксен. Смирнова, ныне Архиепископа Рижского и Митавского.

Впрочем, и все кому только приходилось входить в сношение с Николаем Васильевичем, оказывались очарованными его симпатичной личностью: таково было удивительное обаяние талантливой натуры и светлой личности Николая Васильевича!Высокие достоинства художественных работ Николая Васильевича не могли, конечно, не привлечь к себе внимания местных Архипастырей Рязанских, последовательно управлявших нашей Епархией за время наиболее блестящего развития художественной деятельности покойного Николая Васильевича.

Отношение всех вообще владык Рязанских к Николаю Васильевичу было самое доброе, внимательное и благожелательное: они отовсюду доставляли ему заказы и наперебой рекомендовали его мастерскую иногородним и иноепархиальным заказчикам.

Момент открытия Николаем Васильевичем художественной иконописной мастерской совпал со временем пребывания на нашей Рязанской кафедре знаменитого Архиепископа Смарагда - Крыжановского (1858-1863 г.г.).

Относясь вообще благосклонно к художественной деятельности Николая Васильевича, Пр. Смарагд особенно ценил художника за то усердное содействие, которое он оказывал ему в предпринятом им прославлении памяти св. Великомученика Романа, великого князя Рязанского (умер 19 июля 1270 года, при татарском хане Менгу-Темире). Николай Васильевич первый начал ратовать за то, чтобы имя Рязанского князя - Великомученика не было забыто в земли Рязанской; таким образом, пламенное усердие художника и благое произволение Владыки сошлись между собою, и в результате оказалось торжественное прославление памяти князя Великомученика, имя которого едва не пришло в забвение в среде Рязанцев.

Первый образ св. Романа написан Николаем Васильевичем и поставлен им в иконостасе придала трех Святителей (в настоящее время находится в Солодовской пристройке к Семинарскому храму), в любимой им Семинарской Владимирской церкви, по заказу ктитора ее. Самый тропарь св. князю Роману составлялся в доме Николая Васильевича Шумова, весьма известным в свое время инспектором Рязанской Духовной Семинарии, И.М. Сладкопевцевым, личным другом Николая Васильевича.

Вторая икона св. князя-мученика Романа Рязанского - обетная: написана по усердию ктитора Спасо-Ярской церкви, купца Мокия Панова и была пожертвована в Рязанский Кафедральный Собор с тем,. чтобы она носима была; в крестных ходах и чтобы пред нею ежегодно 19-го июля совершался молебен св. Роману, в память его страдальческой кончины, и первой победы над французами в 1812 году при Клястицах. Архиепископ Смарагд с особенным вниманием принял жертву г. М.Панова, сам освятил ее в своей Крестовой церкви при пении тропаря и кондака св. Роману, и при этом сказал предстоящему народу: «Это икона св. Романа, князя Рязанского, Молитесь ему. Он был хозяин земли Рязанской, он заступник и молитвенник наш и ныне»... На оборотной стороне иконы написано: «Лета 1859 года июня дня. В благополучное царствование Императора Александра Николаевича II, при Высокопреосвященнейшем Архиепископе Рязанском Смарагде, написана сия икона святого Великомученика Благоверного князя Рязанского Романа Олеговича, по усердию и особенной вере к святому: Великомученику, купца Мокия Панова, в Рязанский Кафедральный Собор, с тем, чтобы сия св. икона носима была во всех крестных ходах и по усердию в дома. Написана в граде Рязани художником Императорской Академии Николаем Шумовым». На этой иконе, по золотому полю, Великомученик изображен во весь рост, в минуты молитвенного настроения его духа перед страданием его. Правая рука совершает крестное знамение. Взор и лик святого обращены к Спасителю, стоящему в облаках с простертыми руками, внимающему молитвам святой души мученика, и призывающему его к покою. В левой руке у св. Романа - хартия, у ног - княжеские регалии, внизу изображены страдания князя.

До преосвященного Смарагда во всей области Рязанской не было сооружено в честь святого князя Романа ни одного храма. Первый такой храм был устроен Архиепископом Смарагдом в загородной даче архиерейского дома в Новопавловске в память прибытия Владыки на Рязанскую кафедру (19 июля 1858 г.). 20 сентября 1861 года Архиепископ Смарагд, в воспоминание 30-летнего служения своего в сане святителя, сам освятил этот храм с приличным торжеством, при стечении многочисленного народа, которому в слове своем представил величие страданий св. Романа за Христа Спасителя и, наконец, обратился с благоговейною молитвою к св. Князю, прося его призреть на новый храм сей - первый во имя его и принять под свое высокое покровительство, смиренного храмоздателя и всех Рязанских жителей2. Стенная роспись и иконостасные работы в этом храме были выполнены Н.В.Шумовым.

Ко времени же управления Преосвященного Смарагда Рязанской Епархией относится и первое прибытие св. Иконы Боголюбской Божьей Матери из церкви села Зимарова (Раненб. уезда). Эта святая чудотворная икона довольно долгое время имела свое пребывание в доме художника Н.В.Шумова, где он срисовал с нее точную копию. Эта художественная копия и сейчас находится в доме наследников Николая Васильевича, и она-то именно и служила образцом для всех последующих икон Боголюбивой Царицы Небесной, изготовленных в мастерской Николая Васильевича.

Не меньшим вниманием и любовью пользовался Николай Васильевич со стороны следующего Владыки Рязанского - Иринарха3 любвеобильного, кроткого архипастыря и весьма видного, по своему времени, проповедника. В знак своего уважения к художественной деятельности Николая Васильевича Преосвященный Иринарх подарил ему полный экземпляр своих красноречивых поучений (2 тома) с соответствующей надписью, а в знак особого дружественного расположения презентовал благочестивому художнику-христианину собственноручно связанную из шерсти скуфейку, которую и благословил надевать при работах в храмах.

Но наибольшее внимание в отношении к Николаю Васильевичу несомненно высказывал непосредственный приемник Архиепископа Иринарха Преосвященный Алексий (Ржаницын, 1867-1876 г.г., умер в 1877 году, в сане Архиепископа Тверского). Да это и вполне естественно, если взять во внимание те неоценимые услуги, которые оказал Николай Васильевич как Преосвященному Алексию, так и всей Рязани своим деятельным участием и своими старинными Петроградскими связями в деле переустройства Рождественского теплого Кафедрального Собора.

Как известно, Преосвященный Алексий предпринял перестройку и капитальный ремонт Рождественского Кафедрального Собора, который до того времени был весьма тесным и, главное, крайне душным, не имея того светлого, роскошного купола, которым он увенчивается в настоящее время.

Когда проект этого переустройства Рождественского Собора был изготовлен, Петроградское высшее управление по строительной части долго не утверждало его, указывая, между прочим, на недопустимость надстройки деревянного купола на каменном церковном строении. Было высказано и еще много различных оснований к отклонению, вышеупомянутого проекта, по различным техническим соображениям. Тогда Николай Васильевич, принимавший деятельное участие в выработке этого плана переустройства Рождественского Собора, самолично поехал в Петроград, использовал все свои прежние, старинные связи в правительственных и художественных сферах, доказал специалистам по строительно-технической части полную осуществимость предлагаемого проекта и добился желанного успеха в своем ходатайстве - проект был одобрен а затем, с помощью Божьей, и осуществлен весьма успешно, главным образом благодаря Николаю Васильевичу!

Но еще более потрудился он в деле внутреннего украшения Рождественского Собора, собственноручно расписав его священными изображениями, как в иконостасе изготовленном в его мастерской за очень дешевую плату, так и по стенам, и на потолке, о чем ранее у нас была уже речь.

Сановитый приемник Преосвященного Алексия, Архиепископ Палладий (Раев, 1876-1882 г.г., умер в сане Митрополита Петроградского, 5-го декабря 1898 г.) высокий ревнитель церковного изящества и благолепия, точно так же не мог не оценить и не уважать Николая Васильевича каковое; уважение к художнику и к его мастерской, он обнаруживал, частыми посещениями дома Николая Васильевича, продолжительными, беседами с ним и любезным, ласковым обхождением с его детьми и домашними, которых он всегда отечески благословлял и наделял гостинцами. В своих роскошных, бархатных рясах и во всем великолепии своего святительского сана он весьма часто ходил в Шумовскую мастерскую, чтобы полюбоваться новыми художественными, работами Николая Васильевича, невзирая на обычный сор и нечистоту неизбежные в такого рода мастерских.

Состоя на чреде служения в Синоде, Преосвященный Палладий весьма часто переписывался с Николаем Васильевичем. Нередко вызывал его к себе «соскучившись» по нем (подлинное выражение из писем Преосвященного Палладия к Н.В.Шумову) и давал ему много заказов на изготовление икон св. Василия Рязанского и св. мученика князя Романа Рязанского, чьи иконы, в драгоценных ризах и в большом количестве, Преосвященный Палладий часто подносил Августейшим Особам и другим знатным людям того времени.

В чувстве благоговения к личности каждого из вышеназванных святителей Рязанских, Николай Васильевич почтил память их превосходнейшими, портретами, украшающими в настоящее время приемные покои Рязанского Архиерейского Дома.

Ранее мы уже имели случай заметить, что Николай Васильевич получил от Академии звание художника именно по классу портретной и исторической живописи; и действительно, по убеждению знатоков, если бы Николай Васильевич всецело специализировался в области портретной живописи, то пожалуй, немного нашлось бы ему соперников по этой части. И в самом деле, все портреты работы Николая Васильевича, помимо поразительного сходства с оригиналами, отличаются еще каким-то, если так можно выразиться, ясновидением художника, т.е. глубоким его проникновением в самую сущность душевного склада и характера изображаемого лица, что наглядно для всех и проявлялось в каждом портрете работы Николая Васильевича. Превосходны все нарисованные им портреты вышеназванных Владык Рязанских но по общему признанию, венцом всех художественных работ Николая Васильевича нужно признать удивительный по экспрессии (прилагаемый здесь) портрет Владыки Смарагда. Знавшие покойного строгого святителя положительно поражались чудесным, можно сказать, сходством художественной копии с оригиналом, а, по словам сына художника, когда Николай Васильевич, только что окончив портрет, выставил свою работу у себя в окне, то случайно проходившие мимо священники, дьяконы и псаломщики, при виде его, пугались, неожиданно увидев пред собой в окне Шумовского дома как бы живого грозного Владыку Смарагда!..

Да и помимо вышеназванных Владык Рязанских Николай Васильевич пользовался расположением весьма многих знатных высокопоставленных особ как светского, так и духовного звания, как-то генерала Дмитрия Ивановича Скобелева I-го (отец всесветно известного национального русского героя Михаила Дмитриевича Скобелева); супруги его Ольги Николаевны которая постоянно бывала запросто в семействе художника; генерала Гавриила ЕмельяновичаПавленкова (Рязанский уездный Предводитель Дворянства); бывшего покойного Ректора Рязанской Духовной. Семинарии отца Василия Ивановича Гаретовского (умер в 1883 г.) семья которого крайне дружественно относилась к многочисленной семье художника, весь век прожившего в близком соседстве с Семинарией, и бывшего Ректора Рязанской Семинарии Ксен. Смирнова, ныне Архиепископа Рижского и Митавского.

Впрочем, и все, кому только приходилось общаться с Николаем Васильевичем, оказывались очарованными его симпатичной личностью: таково было удивительное обаяние талантливой натуры и светлой личности Николая Васильевича!
VI
Но не одними художественными дарованиями, не одним высоким достоинством своих работ привлекал к себе Николай Васильевич симпатии всех знавших его: высокие черты его личного характера, кажется, еще более способствовали его широкой популярности и укреплению общих к нему симпатий.

Обращаясь, к анализу душевных качеств покойного Николая Васильевича, мы на первом плане должны поставить его искреннюю и глубокую, религиозность, задатки которой получил он в семье и в обстановке монастырской жизни, когда он еще «мальчиком» работал в мастерской Солотчинского монастыря.

Глубокая религиозность Николая Васильевича воспитанная в нем последующими обстоятельствами его дальнейшей жизни, невольно останавливала на себе внимание всех знавших покойного. Ни одного дня, ни одного дела своего он не начинал и не оканчивал без горячей молитвы: «...Почивший собрат наш, раб Божий Николай, всю жизнь свою проводил в молитве, труде, терпении и преданности воле Божьей. Ни одной праздничной службы не опускал он, и всегда его можно было видеть в храме Божьем, приходившим ранее других. Молитвою он освящал свои труды и в то время в особенности, когда приступал к написанию какого-либо священного изображения. Можно сказать; что каждое написание иконы сопровождалось у него молитвою и богомыслием» - так характеризовал покойного Николая Васильевича оратор-проповедник покойный духовник Семинарии о. Протоиерей И.А.Солнцев (умер 11 мая 1913 г.) в надгробном слове своем...

В связи с глубокой религиозностью Николая Васильевича необходимо отметить его беззаветную любовь к делу церковной живописи, в котором он видел истинное свое призвание, а вместе поразительное трудолюбие, которому невольно изумлялись как домашние Николая Васильевича, его мастера, так и все, знавшие хоть несколько его домашний быт и образ его жизни, исполненной денно-нощных трудов на благо церкви Христовой.

Все композиции религиозных картин выполненных в его мастерской, принадлежали лично ему, первые контуры каждой иконы, первые штрихи, первые художественные мазки, особенно же завершение и художественная отделка каждой иконы, или религиозной картины дело его рук. При этом нужно заметить, что мастера, писавшие ту или другую икону по указаниям хозяина художника, не узнавали своей работы, после того, как она побывает в руках Николая Васильевича: такую жизненность и экспрессию получала она, благодаря нескольким мастерским штрихам артиста-художника!

Необычайному трудолюбию Николая Васильевича вполне соответствовал и его трудовой, чисто-спартанский образ жизни, близкий к природе и чуждый ненормальностей и уродливостей нашего городского «культурного» быта: летом неизменно вставал он в 3 часа утра и, помолившись, становился к мольберту, принимаясь за работу, зимой же вставал в 5 часов. Общий семейный чай - в 8 часов утра; обед - в 12; один час - на отдых; в 8 часов вечера ужин, а в 9 часов уже в постели. Светских удовольствий и развлечений - никаких: религиозная живопись, труд, отдых от мелочных житейских забот, удовольствие и высшее духовное наслаждение, доступное только избранным, высшим натурам... Быть может именно такой нормальный, умеренный и трудовой образ, жизни, в связи с постоянной, религиозной настроенностью, богомыслием, и способствовал долголетию покойного Николая Васильевича.

Нечего уже и говорить о том, что при таком трудолюбии - добросовестность в работе, тщательность художественного письма, исполнительность и аккуратность Николая Васильевича должны были войти едва ли не в пословицу. Слову Николая Васильевича можно было верить более, нежели любому официальному документу и каждое принятое им на себя обязательство он выполнял аккуратнейшим образом. Как строго следил он за выполнением данного слова, об этом можно судить по тому, что во время тяжкой и изнурительной болезни своей, когда чувствовал некоторое облегчение от нее, когда получал некоторую возможность сидеть, а не лежать, тот час же вставал с своего одра болезненного садился за работу и оставлял ее лишь тогда, когда чувствовал полное изнеможение, или домашние сами отрывали, или скорее уводили его от работы, а он, изнеможенный непосильным трудом, твердил только одно: «я дал слово приготовить работу к известному времени и не могу его не выполнить». В такой именно предсмертной болезни своей он и заканчивал последнюю свою художественную работу - иконы для церкви Петрозаводского детского приюта, по заказу Олонецкого Губернатора Н.В.Протасьева, который особенно ценил его работы, отовсюду, где он служил, посылая Николаю Васильевичу заказы. И последняя законченная им в жизни икона представляла собой дивное изображение благословения Христом детей. Эти последние, предсмертные работы Николая Васильевича особенно высоко ценил бывший Ректор нашей Семинарии, О. Архимандрит (ныне Епископ) Григорий, сильно жалевший, что с них не сняты фотографии...

Великое нравственное удовлетворение испытал уже полуживой Николай Васильевич, как-то раз утром в день своей кончины (28 августа 1905 г.), когда его мастера, командированные им для завершения иконостасных работ в церкви Софийской Женской общины, Данковскаго (Устроительница и настоятельница общины – мать София, из фамилии г.г. Муромцевых, владельцев с. Барятина, Данк. у.) прибыли к нему с радостным известием о полном и успешном завершении всех работ по церкви вышеназванной женской общины. Таким образом, Николай Васильевич умер, успокоенный, с сознанием честно исполненного долга, со словами Симеона Богоприимца на устах: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, с миром...»

Не считая возможным торопливо работать над изображениями свв. Угодников Божьих, Николай Васильевич иногда, по нужде, умел обнаруживать и удивительную интенсивность в художественной работе: так, однажды, вечером, накануне освящения Семинарской церкви, он написал восемь медальонов для помещения в верхнем ярусе изготовленного им семинарского иконостаса, при чем такая удивительная быстрота работы нисколько не отразилась на ее художественном достоинстве.

Не довольствуясь аккуратнейшим выполнением принятых на себя обязательств и заказов, Николай Васильевич работал иногда по внутреннему влечению к художественному творчеству, создавая истинно ценные вещи в художественном отношении, а потом раздаривал все это своим друзьям и хорошим знакомым.

Еще более бросалось всем в глаза полное отсутствие в Николае Васильевиче пустого тщеславия и его совершенное равнодушие к внешним знакам отличия и служебным преимуществам: так, однажды, покойный О. Ректор Рязанской Духовной Семинарии, протоиерей В.И.Гаретовский, желал вознаградить Николая Васильевича за его долголетнюю службу в Семинарии по классу иконописания, заготовил дело о приписке Николая Васильевича к сословию потомственного, почетного гражданства, но Николай Васильевич решительно отказался подписать бумагу с ходатайством об этом предмете. А когда ему сказали, что эта приписка к потомственному, почетному гражданству будет полезна для служебной карьеры его сыновей, то Николай Васильевич ответил: «пусть сами дослуживаются, как я из простых крестьян достиг настоящего своего положения»...

Если мы ко всему сказанному прибавим еще младенческую, душевную простоту Николая Васильевича, его необыкновенное бескорыстие и необычайную доверчивость к людям, доходившую до какой-то детской наивности, то пред нами в полной ясности предстанет нравственный облик художника-христианина и редкого по своим достоинствам человека.

О крайне-умеренной плате, назначаемой Николаем Васильевичем за художественные работы, мы кратко говорили раньше, теперь же добавим к вышеизложенному, что, например, иконостас Рождественского Кафедрального Собора с позолотой вместе со стенной росписью оплачен был суммой только в 5000 рублей, чудный семинарский 3-х престольный иконостас обошелся церкви всего лишь в 7000 рублей, между тем как с Борисоглебского Рязанского Собора другой подрядчик взял за два иконостаса в теплой трапезной церкви двадцать тысяч рублей!

Портрет Царя-Освободителя, в рост в натуральную величину, с резной, широкой позолоченной рамой, написан был Николаем Васильевичем в одно из Рязанских учебных заведений всего лишь за 300 рублей, приехавший в Рязань Попечитель Московского Учебного Округа, увидев портрет, восхищался работой, спросил застрахован ли он на всякий случай и, узнав, что - нет, приказал немедля застраховать. Узнав же, что за портрет уплачено всего 300 рублей, развел руками: «Это вам подарок», сказал он: «Портрет стоит, по крайней мере, раз в пять дороже»! Когда был приглашен для принятия на страх Инспектор страхового Отдела Общества, то он без всяких возражений согласился принять портрет на страх в 1000 рублей. В пожаре 1878 г. портрет выносили, и на нем оказалась пробитой небольшая дырка и несколько царапин. Весь этот изъян Николаем Васильевичем был исправлен так, что человеку непосвященному его и не заметить. Страховое же общество оплатило убыток им самим определенной суммой, оказавшейся больше той какая была уплачена Николаю Васильевичу за портрет и раму, да вместе, и за поправку его после пожара!

Доверчивость Николая Васильевича была изумительной: он верил в добро, верил в человека и, конечно, довольно часто обманывался жесточайшим образом. Не обманывал его лишь тот, кто не хотел этого делать. А он, много раз ученый, много потерпевший, до конца дней своих верил всем и каждому, говоря: «да что он мошенник, что ли»?

Был такой случай. Никола Васильевич сделал для одной церкви в Рязанской губернии иконостас в долг, уплата производилась частично, сплошь да рядом мелкими суммами рублей по 50, 100, 125 и т.д. Получение денег Николай Васильевич подтверждал расписками на подлинном условии, хранившемся у церковного старосты, а на имевшейся у себя копии отмечал полученные суммы. Староста этой церкви как-то зарядил ездить в Рязань с деньгами, не захватывая с собой условия, в силу, чего Николай Васильевич давал, расписки на особых листках. Приезжает как-то староста, привез деньжонок и на этот раз захватил условие. «Николай Васильевич», говорит он: «вот история-то: условие я захватил, а расписки-то Ваши забыл, надо бы их уничтожить, вписав всю полученную по ним сумму в условие, а то, как же это выйдет: там числа-то раньше, чем сегодняшнее, а за место их мы сделаем расписку после, когда я их привезу, это нехорошо будет. Уж Вы поверьте мне: расписок Ваших на 700 рублей, да сегодня я привез 100, распишитесь Вы мне сегодняшним числом на все 800 рублей, а расписки я Вам привезу через недельку - буду в Рязани». «Ладно», говорит Николай Васильевич, «смотри же, привези». Сделал расписку на все 800 рублей. Староста уехал ему предстоял учет - он и сдал и условие и расписки, словом, отчитался; а Николай Васильевич так и остался ни при чем, не дополучив с церковного старосты суммы в 700 рублей, в которых ранее расписывался на отдельных листочках!

Бывали и такие случаи, когда именитые рязанские купцы уплачивали Николаю Васильевичу следуемые суммы досрочными купонами, наказывая таким образом простодушного художника рублей на полтораста; не отставали от них и чистокровные аристократы, ограничиваясь присылкой 28 руб. 54 коп., вместо условленных 3000 рублей, да всего и не перечесть!... Не удивительно, что после смерти Николая Васильевича на его погребение осталось наличными всего лишь 112 рублей, тогда как всякий другой, на его месте, нажил бы не десятки, а сотни тысяч рублей! А он своим детям оставил в наследство всего лишь маленькую усадьбу против Духовной Семинарии с тремя небольшими на ней домиками, да честное, незапятнанное и славное имя!
VII
Совокупность вышеописанных, высоких нравственных качеств Николая Васильевича вызывала и привлекала к нему особую милость Божью, так что жизнь покойного Николая Васильевича проходила, можно сказать, под ощутительным водительством всеблагого промысла Божьего. В жизни усопшего художника, помимо одного, происшедшего с ним в Дивееве и уже описанного нами ранее были и еще случаи особого проявления чудесной помощи свыше и заступления Божественного. Опишем некоторые из них.

Первый такой случай имел место еще в самом начале художественной деятельности Николая Васильевича в городе Рязани, когда он, только что, устроивши свою мастерскую, окончил благоукрашение храма во имя благоверного князя-великомученика Романа Рязанского, что в Архиерейской Новопавловской даче.

В апреле 1864 года в семье Николая Васильевича родилась дочь, и со дня рождения все время была больна. Доктор ездил постоянно и, наконец, объявил, что нет больше средств к ее излечению. Тогда художник молитвенно, в простоте сердца, сказал: «Князь Роман! Я устроил и украсил твой храм, исцели мою дочь!». Это была как раз 19-го июля, в день памяти св. Князя Романа. И в тот же день у доктора нашлось новое средство, его применили, девочка поправилась, выздоровела, выросла и живет, здравствует до сих пор.

Работа по части установки иконостасов в церквях нередко подвергала Николая Васильевича смертельным опасностям; но Бог хранил его и спасал его от неминуемой, казалось, гибели. Так, однажды, иконостас, который он устраивал в одной из церквей, случайно оторвался от стены, у которой стоял Николай Васильевич и всей тяжестью своей упал на землю, вздымая тучи пыли. Рабочие и живописцы, бывшие при этом, испустили вопль ужаса и жалости, думая, что Николай Васильевич погиб под тяжестью упавшего иконостаса; но Николай Васильевич остался жив и невредим: упавший около него иконостас даже и не коснулся его!

Новый случай. Производя долго трудную работу в одной из церквей Рязанской Епархии вверху купола и окончив изображение Господа Саваофа, Николай Васильевич хотел отойти подальше от изображения, чтобы лучше видеть и проверить свою работу издали; но в это время он забыл об отверстии, бывшем на подмостках купола, в это отверстие и упал с высоты более 10-ти сажен на каменный помост храма, но падение произошло так счастливо, что он при падении стал на ноги свои и, не помня, что с ним случилось, оставался в таком неподвижном состоянии до тех пор, пока находившийся при этом церковный староста не взял его бережно за руку, с трудом сдвинул его с места и, не говоря ему ни слова о случившемся, отвел в свое помещение и уложил в постель. Николай Васильевич после продолжительного сна встал здоровым и невредимым.

Еще случай. Окончив работы в церкви с. Ухолова, Николай Васильевич возвращался в Рязань на лошадях. Вдруг на пути он заметил, что кто-то быстро подъезжает к нему с целью преследования. «Дрогнуло мое сердце, - рассказывал покойный потом, - я предчувствовал что-то недоброе. Я начал гнать своих лошадей, и, когда преследовавшие меня отставали, я давал отдых своим лошадям, а когда настигали меня, я опять гнал своих лошадей». Оказалось потом, что преследователями были наводившие в то время страх и ужас бывшие. грабители, разбойники и убийцы известные Юрлов и Обновленский, которые не имея возможности что-нибудь сделать Николаю Васильевичу, послали в след уезжавшему такие слова: «Видим и знаем, что ты добрый человек и хороший, а потому отказываемся тебя преследовать».
VIII
Заслуживает особого внимания глубоко симпатичное отношение покойного Николая Васильевича к Рязанской Духовной Семинарии ее начальникам, преподавателям, ученикам и особенно к Семинарскому храму.

В 1870-м году Николай Васильевич определен был в Рязанскую Духовную Семинарию учителем иконописания и оставался в этой должности до самой своей предсмертной болезни. К своим обязанностям, к ученикам и вообще к Семинарии он относился с необычайной любовью. Семинария и семинарский храм были для него и для всего его семейства чем-то весьма близким, дорогим, почти родным. О близости Николай Васильевич к прежним начальникам Семинарии мы упоминали ранее. Жалованья по должности учителя живописи в Семинарии он получал весьма немного, всего лишь 300 рублей, но едва ли не половину этих денег он употреблял на приобретение различных художественных предметов и пособий для иконописной семинарской мастерской, ибо Семинария, по скудости средств, не могла давать на этот предмет ничего, кроме довольно тесного и мало удобного помещения.

Масса рисунков из его собственных, портилась и совсем погибла в Семинарии: гипсовые, разбитые фигуры пополнялись им, также на его собственный счет, или приносились им из его личных запасов, особенно же много разбитых гипсовых фигур и порванных рисунков оказалось в 1904-1905 годах когда, по случаю капитального ремонта Семинарии эти художественные, предметы, крайне небрежно перетаскивались с 3-го этажа на первый, без его ведома и предупреждения, много было порвано, потеряно, разбито, или изуродовано до неузнаваемости...

Заветная мечта художника состояла в том, чтобы элементарные сведения в области церковной живописи сообщать, в качестве обязательного предмета, всем духовным питомцам, как будущим приходским священникам, чтобы, таким образом, развить в них здравый художественный вкус и оградить на будущее время наши приходские храмы от наплыва и вторжения живописи уродливой и безобразной, в роде поделки суздальских «богомазов»... Но, к сожалению, этой мечте художника-идеалиста так и не суждено было осуществиться.

В числе учеников Николая Васильевича по Семинарии было немало весьма талантливых. Работы их, и до сей поры можно видеть в семинарском зале (например, писанный масляными красками воспитанником Левитовым портрет Рязанского Архиепископа Феоктиста Попова, умер 2-го декабря 1894 года) и в учительской комнате Семинарии; но крайняя бедность наших духовных питомцев помешала им пойти по художественной дороге, и вот иной из них - дьячит, другой - иерействует, иной (особенно талантливый) состоит секретарем казенного учреждения и т.д.

Особенно замечательно отношение покойного Николая Васильевича к семинарскому храму: усерднейшим посетителем и прихожанином которого, со всем своим семейством, был он до самой предсмертной своей болезни, не говоря уже о том, что за сравнительно дешевую цену (за 7 тыс. руб.) сооружен им был (в 1886-87 г.г.), великолепнейший иконостас с чудною, резьбой, и с иконами, написанными им собственноручно на толстых, цинковых листах; часто ставил он в пустых простенках семинарского храма иконы собственной работы совершенно безвозмездно по личному побуждению и усердию. К сожалению, нужно признаться, что духовное ведомство, вообще говоря, довольно скромно отблагодарило талантливого художника-идеалиста: за всю свою 34-летнюю службу по Семинарии Николай Васильевич получил, по представлению семинарского начальства, только серебряную медаль на Станиславовской ленте - 5-го мая 1882 года, и это все! Впрочем, в 1906 г., уже после смерти Николая Васильевича, семинарское правление определило ходатайствовать о назначении вдове покойного 300 рублей из хозяйственного управления при Св. Синоде, в качестве единовременного пособия, но и это семинарское ходатайство полного успеха не имело: вместо 300 рублей было прислано только тридцать.
IX
В неусыпном труде, при постоянных успехах в художественном творчестве, окруженный уважением всех знакомых и нужной любовью многочисленной и благоустроенной семьи, мирно и благополучно дожил Николай Васильевич до своей золотой свадьбы, изумляя всех своей бодростью, подвижностью и всегда жизнерадостным настроением.

Семейное торжество 50-летия счастливой супружеской жизни Николая Васильевича состоялось 17 октября 1904 года и носило весьма трогательный характер. Всех участников торжества было до 50-ти человек: сыновей, дочерей с их мужьями и с чадами, близких и дальних родственников, друзей и хороших знакомых Николая Васильевича. По православному древнерусскому обычаю, в доме служили молебен, подносили «молодым», хлеб-соль на серебряном блюде, обсыпали овсом и пр., а в заключение семейного торжества сам глава семейства с супругой, сыновьями, дочери его незамужние и замужние с мужьями и с потомством - все снялись на одной большой фотографической карточке, при чем всех изображенных на ней оказалось около 30-ти человек.

Благодаря умеренному образу жизни, Николай Васильевич вообще мог похвалиться прекрасным здоровьем, но годы, конечно, брали свое, да и Петроградская жизнь за время учения в Академии, полная крайней нужды и лишений, несомненно, успела сообщить организму Николая Васильевича задатки той роковой болезни, которая свела его в могилу.

Эта предсмертная болезнь (рак желудка и кишечника) началась приблизительно около того времени когда завершалось 50-летие счастливой супружеской жизни Николая Васильевича, так что сильный организм его около года боролся с роковым недугом. Мы уже говорили о том, что и во время своей тяжкой болезни Николай Васильевич не переставал работать, и последняя работа его - Благословение детей Христом Спасителем - была закончена к 23-му июля 1905 года (для церкви детского приюта в г. Петрозаводске, по заказу тамошнего Губернатора Протасьева). Уверившись в неизбежности рокового конца, Николай Васильевич с удивительным спокойствием и терпением переносил тяжелые страдания и постоянно подкреплял себя молитвой, частым приобщением св Таин и соборованием, которое совершено было над ним о. Прот. I. А. Солнцевым, о. Евг. П. Мелеховым и о А. I. Ясеневым – за неделю до кончины. Утром 28 августа 1905 года Николай Васильевич имел счастье получить от своих прибывших мастеров сообщение об окончании работ в Софийской женской обители (Данк. у.), а вечером того же дня, в 5 часов 15 минут – мирно отошел к Господу, на 79-м году своей жизни.

Кончина маститого старца-художника наша себе горячий отклик в среде представителей местного Рязанского духовенства, во главе с Викарием Рязанской Епархии, Преосвященным Владимиром, который по собственному побуждению служил панихиду при гробе почившего и совершил, в сослужении множества городских и сельских священников и диаконов, заупокойную обедню и чин погребения. 30 августа 1905 на гроб Николая Васильевича было возложено много венков и в том числе один от Духовной Семинарии. Погребение останков почившего состоялось на Лазаревском кладбище.

За литургией и пред отпеванием были произнесены глубоко-прочувствованных слова и речи, в которых с достаточной полнотой и ясностью воспроизведен был пред слушателями привлекательный духовно-нравственный облик усопшего художника-христианина. Первым после литургийного Евангелия, говорил о. Прот. П. I. Алфеев, который в своем слове выяснил слушателями великое нравственно-воспитательное значение истинно-церковной живописи, а, вместе с тем коснулся и самого процесса церковно-художественного творчества, доказывай, что только истинный и глубоко-верующий и высоконравственный человек может быть настоящим художником в области религиозной живописи. Применяя это положение к успошему Николаю Васильевичу, проповедник весьма живо охарактеризовал младенчески-чистую и незлобивую душу почившего старца-художника и выразил надежду, что там, в загробном мире, покойный найдет истинное и полное удовлетворение своим идеальным порывам и стремлениям, истинное и вечное наслаждение в созерцании красот райских обителей…

О. Прот. I. A. Солнцев обрисовал в слове своем (сказано вместо причастного стиха) несколько случаем чудесного избавления Николая Васильевича от неминуемой, казалось, гибели – силою Божественного Промысла, который с очевидной для всех ясностью, хранил смиренного раба Божия на благо церкви Христовой (случаи эти отчасти переданы нам ранее, в гл. VII настоящей нашей биографии покойного художника).

Свое слово проповедник закончил выражением уверенности, что святые Угодники Божии, лики которых с таким тщанием и благоговением изображал покойный художник на иконах, будут без сомнения, ходатайствовать с почившем пред Престолом Божиим.

X
Посильный труд наш закончен: на основании сохранившихся данных мы постарались, с возможной для нас полнотой, обрисовать личность и жизнь художника-старца Николая Васильевича Шумова, знаменитого сына земли Рязанской и представителя талантливости и даровитости нашего простого крестьянского люда в области изящных искусств, на ряду со знаменитым земляком его, академиком-гравером Иваном Петровиче Пожалостиным (таким же Солотчинским крестьянином, как и сам Николай Васильевич).

А разговорах с любителями светской живописи нам частенько приходилось слышать сетования, что вот-де Николай Васильевич «разменялся на мелкую монету», из настоящего художника сделался почти ремесленником, довольно мелком промышленником по части изготовления церковных иконостасов; что он забыл свою настоящую художественную специальность, т.е. историческую и портретную живопись; - что если бы он всецело посвятил себя этому роду живописи, то мог бы стяжать себе громкое историческое имя, - если бы только не захотел удовольствоваться слишком уж скромной ролью хозяина иконописной мастерской и хлопотать по исполнению небогатых заказов от самых бедных и захолустных церквей…

Поверхностность и легковесность подобного рода суждений ясна сама собой: все такие речи обусловливаются, главным образом, забвением о том, что каждому человеку «от Господа стопы управляются», - что Само Божественное Провидение ведет избранников Своих к тем жизненным подвигам, которые могут принести верующим душам наибольшую пользу духовную… Как раз именно это-то положение и оправдывается всей жизнью и деятельностью покойного Николая Васильевича: прочие товарищи его по Академии, на подобие евангельской Марфы, «пеклись и молвили о мнозе», стараясь дать ценителям и покупателям своих картин мимолетное услаждение; а он, подобно евангельской Марии, выбрал себе «единое на потребу»: всей душой прилепился и припал к стопам Христовым, предавшись церековно-религиозному творчеству и стараясь доставить истинное и вечное наслаждение духовное даже самым жалким беднякам, обитателям беднейших, захолустных приходов нашей Епархии… И мы верим, что именно таким образом покойный Николай Васильевич и выполнял свое провиденциальное назначение. И – кто знает? – быть может, слезы умиления и духовного восторга, пролитые молящимися простыми душами пред иконами его письма, будут лучшим и наиболее действенным ходатайством за него пред Престолом Всевышнего!...

Заканчивая посильный труд наш о жизни и деятельности покойного художника – Рязанца, достопочтеннейшего Николая Васильевича Шумова, выражаем твердую надежду, что пастыри церкви Рязанской и особенно бывшие ученики его, равно как и те сельские пастыри, в церквях у которых есть художественные работы Н. В. Шумова, в настоящую десятую годовщину его смерти, вознесут усердные свои молитвы о упокоении кроткой, незлобивой души его в райских обителях Отца Небесного.

Преподаватель Александр Сабчаков